Зрелища с плотностью хлеба

Международный театральный фестиваль, ставший приемником фестиваля «Сибирский Транзит» сразу же, в самом первом своем воплощении обозначил себя как главное событие арт-лета, а не просто как финал театрального сезона. Да и в общем арт-траффике 2025-го он точно не затеряется — настолько плотно он насыщен зрелищами и трендами.

Композиционная структура фестиваля очень продуманная — вопреки поговорке о комковатом блине: сначала — театральные мега-бренды и спектакли, уже носящие звание событий и сенсаций. Вторая половина — спектакли-соискатели, привезенные на суд зрителей и профессионального жюри. Главная оценочная референция — актерская работа. Да, летний театральный фестиваль заявлен именно как «актерский» — в форумной части его программы круглые столы, лекции и мастер-классы посвящены актуальным актерским техникам, новым аспектам профессиональной идентичности, нюансам актерско-режиссерского взаимодействия.

Открытие фестиваля в Новосибирске, фото Дианы Токмаковой

Гранд-бренды российского театра, открывавшие фестиваль, работали на обозначение уровня — чтоб город сразу понял масштаб и уровень события. Город понял и отозвался аншлагами

Впрочем, резкого деления на конкурсный материал и зрительский аттрактив у фестиваля нет, ибо ценз отбора заведомо высокий — в лонг-листе конкурса было 68 театров и сотня спектаклей. Так что, Новосибирск заведомо смотрит самые качественные и трендовые зрелища.

Трендов в массиве событий можно увидеть несколько

Первый: театральная иерархия России не эквивалентна её географии. И дихотомии «столица\провинция» у неё нет. Вровень с театрами Москвы и Петербурга идут театральные коллективы из мест, которые обладателям школьной «четверки» географии незнакомы. Да и отличникам — через одного. Впрочем, театралам такие топонимы как Нюрба и Нягань известны уверенно. Театр из Нюрбы со спектаклем Юрия Макарова «Якут, превратившийся в злого духа», олицетворяет «якутскую волну» — феномен, стартовавший в кинематографе. И докатившийся до театральной рампы без потери напора и яркости.

«Якут, превратившийся в злого духа», Нюрба, фото Дианы Токмаковой

Молодежный театр Нягани, привезший спектакль Сойжин Жамбаловой «Калечина-Малечина» (инсценировку знаменитой повести, адаптированную к сцене самой писательницей Евгенией Некрасовой), доказал, что маленький, практически клубный театр на 60 зрителей, умеет адаптировать свою манеру к большой сцене и многолюдному залу.

«Калечина-Малечина», театр Нягани, фото Дианы Токмаковой

А сам спектакль примечателен точным и естественным воспроизведением сюжета, которой многим казался «несценичным». Мол, слишком густо чудес положили, не получится. С Булгаковым же не получается. Ну, так Булгаков «Мастера и Маргариту» и не перелагал в пьесу — это уже без него делали. А Евгения Некрасова — живой интерпретатор самой себя, у неё всё вполне получилось

Второй тренд состоит в бессмертии классики. Но её живучесть активирована не почтением к возрасту, а координацией именно с нашей эпохой. Ярчайший тому пример — «Тартюф» от столичного Театра Наций — спектакль, открывавший фестиваль. Довольно громоздкая и условная комедия Мольера уплотнена вдвое и перенесена Евгением Писаревым из эпохи Короля-Солнца в современную Францию. То есть, никаких фижм, кружев и карнавальщины — ничего такого, с чем принято отождествлять Мольера.

Театр Наций, «Тартюф», Фото Дианы Токмаковой

Современная речь в переводе Сергея Самойленко. Вместо условности масок — вполне живые, обусловленные типажи. Мсье Оргон (Игорь Гордин) перестал быть глупым самодуром (тираны-дураки эмпатии не вызывают и обесценивают коварство плутов-трикстеров своей глупостью), а Тартюф (Сергей Волков радикально помолодел — он тут ровесник детей Оргона. Это уже не старый ханжа, прекрасно осознающий свою лживость, а юноша с довольно искренней одержимостью.

Позднесоветский кинематограф, помнится, открыл этот ювенильный типаж образами Железной Кнопки (фильм «Чучело») и Руслана Чутко из «Плюмбума»» — социотип подростка-правдоруба, готового ради абсолютной справедливости сжигать планеты и вселенные. Открыло советское кино это диво, испугалось и назад закрыло. Так что, «Тартюф» от Театра Наций — «переоткрытие». Смешно, страшно, жизненно.

Третий тренд — гармоничное сожительство реализма и пост-иронии. Говорим «пост-ирония», подразумеваем «пост-модерн». Мы так привыкли за 90-е и 2000-е. Но можно для разнообразия и отвыкать. Ибо пост-ирония вполне совместима с контекстами классического, «чеховско-горьковского» театра. Как в спектакле того же Театра Наций «Последнее лето» от Даниила Чащина.

Театр Наций, «Последнее лето», Фото Дианы Токмаковой

Последнее лето — это, согласно сюжету Анны Козловой, дачное лето 1916-го в Куоккале — финском предместье Петербурга. Там, у волн залива изнывает в почти чеховской дачной истоме семья некого барона-полковника. В руки его маленького сына Ники попадают карты Таро с сопроводительной брошюрой. И то, что началось как забава любопытного десятилетнего ребёнка, постепенно превращается в череду страшных и убедительных пророчеств, в балет паники во вкусе франшизы «Пункт назначения». Но все это — под флёром дачной неги, под Вертинского. Но без всякого надрыва а ля Малинин. Никаких корнетов, поручиков, хрустящих булок. Трамвай с Еленой Соловей ушёл на другую стрелку. Зрителям «Последнего лета» достался более сложный букет эмоций. С ландышевой прохладой иронии.

Тренд четвертый: конвергенция жанров, театральных форматов и даже обзорных точек повествования. Особо густо это получилось в спектакле «Биография из леса» от Большого драматического театра Тюмени. Вообще-то, это вариация «Бэмби». Но ждущие увидеть антропоморфную версию диснеевского мультика, будут в ступоре. Потому что сказка о взрослении оленёнка превращена Владиславом Тутаком в красиво-сумрачный гиньоль в стиле барокко и с большой дозой Шекспира. Никаких капюшонов с рожками — олени тут выглядят обычными людьми, а собственно оленью ипостась олицетворяют полноразмерные куклы, обтянутые синтетическим мехом с орнаментами барокко. Фоны-проекции — живопись той же эпохи. Саунд-трек и вокальные партии — бурные, как средиземноморский шторм барочные канцоны. Впрочем, роман Феликса Зальтена —чтение, тоже далекое от плюшевой эстетики Диснея. У Диснея — милая сказка во славу эко-эмпатии. У Зальтена — провидческая галлюцинация Второй Мировой. С кровищей через край и жестокими сценами, с философскими и лирическими исканиями героев (Да, и косули любить умеют, не только крестьянки). Версия истории от тюменского БДТ к книге гораздо ближе. И детям младше 16 в принципе не рекомендуется. Зато для гурманов больших стилей, утонченного визуала и обильных пасхалок — абсолютно must see.

Кстати, закрывать собой фестиваль будет другой БДТ — Петербургский, имени Товстоногова. «Преступлением и наказанием» в простановке Мотои Миура. Словом, весь событийный массив фестиваля обрамлен двумя гранд-брендами — Театром Наций и БДТ. Но этакий сэндвич. Очень сытный! Ибо то, что между «ломтями» — весьма вкусное и свежее.

Ранее редакция сообщала о том, что театральный сезон Новосибирска завершится Международным летним фестивалем.