Михаил Угрюмов: Для борьбы с болезнью Паркинсона нужно создавать мультицентровый проект

Академик РАН, профессор, д.б.н., заведующий отделом молекулярной биологии ГНЦ РФ Института биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН, заведующий лабораторией нервных и нейроэндокринных регуляций Института биологии развития им. Н.К. Кольцова РАН Михаил Угрюмов на форуме OpenBio, который пройдет в Новосибирске в конце сентября, планирует рассказать о разработанной российскими учеными методике ранней диагностики болезни Паркинсона, а также о том, почему важно довести эту диагностику до клинического использования.

Раннее выявление болезней 21 века возможно

— Михаил Вениаминович, какие заболевания сегодня входят в перечень нейродегенеративных и расширяется ли этот список?

— В категорию нейродегенеративных сегодня входят хронические заболевания мозга, в основе которых лежит постепенная гибель нейронов. На международных научно-организационных и научно-политических саммитах эти заболевания образно называют эпидемией 21 века. К нейродегенеративным заболеваниям прежде всего относят болезнь Паркинсона и болезнь Альцгеймера, которые сопровождаются нарушением двигательной функции и обучения-памяти соответственно. На слуху также хорея Гентингтона, которая характеризуется нарушением двигательной и когнитивной функций, а также психическими расстройствами.

Нейродегенеративные заболевания протекают примерно по одному и тому же сценарию. Они развиваются десятки лет без проявления клинических симптомов. То есть больной болеет, но ничего об этом не знает, и врач не в состоянии диагностировать это заболевание и начать его лечить. Эта так называемая доклиническая стадия продолжается 20-30 лет. Только после появления симптомов больной приходит к врачу и жалуется на свое состояние. После этого ему ставят диагноз и начинают лечить. Однако к этому времени системы мозга, которые регулируют память в случае с болезнью Альцгеймера или двигательную функцию при болезни Паркинсона, уже настолько разрушены, что вылечить заболевание практически невозможно. Поэтому сегодня мы можем смело сказать, что ни в одной стране мира ни одного больного не удалось вылечить.

Принципиально важным является вопрос о генетической предрасположенности к нейродегенеративным заболеваниям. По этому показателю нейродегенеративные заболевания можно разделить на две группы: моногенные и полигенные. При моногенной форме у человека существует фатальная комбинация генов, экспрессия которых неизбежно приводит к развитию нейродегенеративного заболевания. Моногенные формы проявляются очень рано — обычно до 30 лет. При полигенной форме у людей есть гены риска развития заболевания, причем их включение (экспрессия) происходит только при определенной комбинации многочисленных факторов внешней и внутренней среды, так называемых эпигенетических факторов. Другими словами, эти гены включаются и запускают синтез нейротоксинов и других патологических белков с относительно небольшой вероятностью при определенном сочетании десятков, а может быть сотен и даже тысяч эпигенетических факторов. Полигенные заболевания проявляются довольно поздно — первые признаки обычно проявляются у людей не моложе 50 лет. Были получены данные о количественном соотношении двух форм нейродегенеративных заболеваний. Так, доля моногенных больных с болезнью Паркинсона — 5%, а с полигенной формой — 95%. При болезни Альцгеймера доля больных с моногенной формой несколько больше — 13%, а с полигенной формой меньше — 87%.

 — Вы отмечали, что до клинического проявления нейродегенеративных заболеваний может пройти 20-30 лет, а для их возникновения должны сложиться определенные условия, например экспрессия генов-риска. Есть ли сегодня инструментарий диагностики для раннего выявления предрасположенности к развитию нейродегенеративных заболеваний?

— Поиском ответа на этот вопрос мы занимаемся долгие годы и уже можем говорить об определенных результатах. Например, 95% случаев болезни Паркинсона — это полигенная форма, и только в 5% — это моногенное заболевание, которое предопределено генетически.

При болезни Альцгеймера процент моногенных, предопределенных случаев немного выше — около 13%, но все равно полигенных заболеваний намного больше.

Что касается диагностики, то заболевание проявляется в том, что у человека постепенно погибают нейроны мозга, которые участвуют в регуляции той или иной функции.

Эти нейроны идентифицированы, также понятны места, где они локализованы в мозге при болезни Альцгеймера и Паркинсона. Поэтому сейчас ключевая задача исследователей — попробовать продлить доклиническую бессимптомную стадию благополучия больного еще лет на 30. Если это удастся сделать, то заболевание будет проявляться не в 65 лет, а в 95, то есть для многих людей оно уже будет неактуально.

Мы разработали методологию диагностики заболевания лет за 10-15, до того, как проявляются его симптомы. Она отработана на небольшой группе пациентов, результаты опубликованы в хороших журналах за рубежом.

Упускаем время и возможности

— Вы отметили, что методика уже существует. Можно ли ее использовать для выявления предрасположенности заболеваний на практике?

— Сейчас нужно выходить на следующий этап — создавать мультицентровый проект, в рамках которого необходимо набрать дополнительную большую группу пациентов, что позволит получить статистически достоверный результат и рекомендовать для широкого клинического использования. За рубежом этот вопрос решается очень просто. К примеру, в странах Евросоюза существуют программы, которые предусматривают такие исследования. При этом в каждой стране собирается небольшой материал, потом эти данные объединяются — и набирается объем данных, позволяющий провести статистику и сделать серьезные выводы. В 90-е годы я участвовал в такой европейской программе, она была очень эффективна. У нас в России такой возможности нет хотя бы потому, что малоинвазивное исследование функциональной активности дофаминергической системы мозга пациентов с помощью позитронно-эмиссионной томографии возможно только в двух городах — в Москве и в Красноярске.

Для понимания степени нашей конкурентоспособности с развитыми западными странами в разработке новых технологии необходимо регулярное участие российских ученых в соответствующих международных форумах. К сожалению, по формальным соображениям такое участие невозможно. Действительно, из-за политических санкций отсутствует возможность перевести через банки оргвзнос из России в западные страны. Тем не менее мне посчастливилось весной 2025 года участвовать в международном конгрессе по нейродегенеративным заболеваниям в Вене, где выступал мой американский знакомый Кеннет Марек, который доложил о разработке методологии, аналогичной нашей, по ранней диагностике болезни Паркинсона — с небольшими непринципиальными различиями. Это означает, что одна и та же мысль пришла в голову ученым на разных континентах.

После выступления я поговорил с этим американцем, напомнив о том, что в начале 2000-х годов нами был подписан договор о сотрудничестве в этом направлении, и напомнив ему, что, согласно клятве Гиппократа, у врачей и больных нет и не должно быть национальности. Это означает, что каждый врач должен помогать любому больному в любой стране, независимо от его национальной принадлежности и политических взглядов. Более того, я попросил его включить нашу российскую команду в их мультицентровый проект. Он сообщил, что «в текущей политической ситуации он не сможет финансировать нашу работу, но может включить нас в американский мультицентровый проект». Для меня это и нужно было. С этим мы расстались. После возвращения в Россию я неоднократно напоминал ему по электронной почте о наших договоренностях, но ни разу не получил ответа. Думаю, что он проконсультировался со своими администраторами, и те сказали, что никаких контактов с нами в данной политической ситуации быть не может. Напоминаю еще раз, что наша непреодолимая проблема в том, что хоть мы создали не менее совершенную методологию, чем американцы, довести ее до клинического использования за счет создания мультицентрового проекта они смогут, а мы — нет.

— С чем это связано?

— Наука в каждой стране должна быть конкурентоспособна. Если мы не получаем оригинальные результаты, а только повторяем кого-то, в такую науку не имеет никакого смысла вкладывать даже 5 копеек. Это означает, что финансирование науки у нас должно быть как минимум сопоставимо с финансированием наших западных конкурентов. Однако это далеко не так. Например, в западноевропейских странах Старого света финансирование науки составляет 3-6% от ВВП и постоянно растет. У нас — около 1% от ВВП и периодически снижается. Не менее важно, что за рубежом бюджетное финансирование составляет довольно незначительную часть поддержки научных разработок в медицине, основную роль в этом играют частные фонды и фармкомпании. Для сравнения, в Российский фонд по изучению болезни Паркинсона, созданный в 2022 году, поступили 14 млн рублей, а только в американский фонд, созданный голливудской кинозвездой Майклом Фоксом, у которого выявили болезнь Паркинсона, — 2 млрд долларов. Согласитесь, есть разница. Несколько лет назад фонд Сколково давал на дорогостоящие клинические испытания приличные деньги, но сейчас они полностью остановили финансирование таких исследований.

В заключение можно констатировать, что у нас в России еще сохранились неплохие лаборатории и коллективы, в которых ученые могут создавать конкурентоспособный продукт, в том числе в области медицинских технологий диагностики и лечения, но у них нет возможности проводить клинические испытания полученного продукта.

— Получается, что сейчас вы оказались в тупике? Или есть какой-то свет в конце тоннеля?

— Я не могу сказать, что лично я оказался в каком-то тупике. Я — научный работник, и моя деятельность — это генерация новых оригинальных идей и их претворение в жизнь даже на уровне экспериментального образца или методологии. Тут, скорее, речь идет о том, что при таком подходе к финансированию науки у нашей страны в целом нет будущего, по крайней мере в области разработки новых методов и подходов к лечению фатальных и хронических заболеваний. Я давно поднимаю эту проблему. Так, уже в 2009 году опубликовал в журнале «Политэкономика» статью под названием «Наука без средств — Россия без будущего».

Мультицентровый проект должен быть мультидисциплинарным?

— По вашим оценкам, сколько потребуется времени на реализацию мультицентрового проекта и сколько это может стоить?

— Мультицентровый проект должен быть еще и мультидисциплинарным. В нем должны участвовать клиницисты-неврологи, которых нужно найти и подготовить в разных городах. В него должны войти математики, молекулярные биологи и так далее. Но самое главное — эту диагностику нужно обязательно валидировать с помощью позитронно-эмиссионной томографии. В 2024 году за одно такое обследование мы платили около 100 тысяч рублей. Сейчас, по всей видимости, оно будет стоить 150-200 тысяч.

Для запуска мультицентрового проекта нужно, чтобы такие ПЭТ-сканы были в 5-10 городах России, а это миллиардные вложения. ПЭТ-сканы — это очень сложный, дорогостоящий прибор, при котором должна быть первоклассная радиохимическая лаборатория. Для работы в этой лаборатории нужны подготовленные специалисты, радиохимики и прочие. Это серьезная работа, которая у нас в стране в целом провалена.

— В случае, если этот метод все-таки будет отработан, предполагается ли диспансерное сканирование населения для определения предрасположенности к нейродегенеративным заболеваниям?

— Ни в одной — даже в самой богатой — стране мира позитронно-эмиссионную томографию никогда не будут использовать при диспансеризации здорового населения. Это слишком большие расходы. Именно поэтому важнейшим этапом разработанной нами ранней диагностики болезни Паркинсона является поиск биомаркеров крови и в слезе у людей при диспансеризации здорового населения. Предварительный диагноз, поставленный на основе обнаружения в крови и в слезе биомаркеров, будет подтвержден или опровергнут с помощью позитронно-эмиссионной томографии.

Без диагностики нет лечения

— В чем ваш интерес в участии в форуме OpenBio в Новосибирске? Судя по вашему докладу, вы будете выступать именно с темой по нейродегенеративным заболеваниям.

— Да, я буду рассказывать о созданной нами методологии разработки ранней диагностики болезней Паркинсона и Альцгеймера. Когда я выступал на международных конгрессах и говорил о ранней диагностике, у меня спрашивали: «Зачем это нужно? Что вы скажете человеку, у которого диагностировали болезни Паркинсона или Альцгеймера? Да, вы выявили заболевание, у человека будет стресс после получения такой информации, но вы ему ничем помочь не сможете». На этот демагогический вопрос я давал демагогический ответ: «Я не знаю ни одного заболевания, которое сначала бы научились лечить, а потом диагностировать». Однако в наше время на этот вопрос можно уже дать содержательный позитивный ответ. Мы знаем, что сейчас можно проводить определенную профилактику нейродегенеративных заболеваний, замедляющую их развитие, используя превентивную терапию. Например, в ряде медицинских исследований доказано, что регулярные физические упражнения замедляют развитие болезни Паркинсона. На одной международной конференции неврологов широкого профиля выступала американка, которая возглавляла ассоциацию йогов в США. Она рассказала, что, по их наблюдениям, заболеваемость болезнью Паркинсона в ассоциации примерно на 30% меньше, чем в обычной популяции людей. Сейчас понемногу накапливаются фундаментальные данные о мишенях для превентивной терапии болезни Паркинсона. Оказалось, что физические упражнения стимулируют секрецию нейротрофических факторов, обладающих нейропротекторным эффектом. С другой стороны, нужно понимать, что нейроны погибают по очень многим причинам, и к механизмам их гибели нужно подбирать нейропротекторы — вещества, которые могли бы блокировать эти механизмы. Сейчас нам известен как минимум десяток таких механизмов, а значит, конечный мультитаргетный препарат должен иметь вид коктейля, в который включаются много нейропротекторов с разными механизмами действия. В этом направлении мы также сейчас работаем.

О моей мотивации участвовать в OpenBio: я надеюсь встретиться с учеными — коллегами и друзьями, а также с государственными чиновниками и с потенциальными российскими или иностранными инвесторами, представителями частных фондов, заинтересованными в инвестициях в здоровье человека.

Ранее редакция сообщала, что новосибирский препарат от рака готов к следующей стадии клинических испытаний.